В интервью Germania-online режиссер рассказал о том, как снимал кино в российской столице, как путешествовал из Северной Кореи в Америку и как исследовал границу, отделяющую Западную Германию от Восточной.

– Вы не первый раз заседаете в жюри большого фестиваля. Вам нравится этот процесс?
– Это отличный шанс встретиться с коллегами и познакомиться с новыми людьми. Как правило, члены жюри – выходцы из разных миров, с разным жизненным опытом. И у нас совсем немного времени, чтобы как-то синхронизироваться и вывести общее понимание того, что такое хорошее кино. Иногда решение дается нелегко. Но конец этого пути обычно становится началом прекрасной дружбы. В случае с "ДОКером" меня особенно радует, что приглашение пришло из Москвы. В 2008 году я снял здесь один из своих фильмов.

– "Розовое такси" (Pink Taxi) – о женщинах-водителях, работающих в службе женского такси.
– Да. И это был кошмар! (Смеется.)

– Почему?
– Я очень доволен результатом, но, если честно, это были самые тяжелые съемки в моей карьере. Местные пробки сводили меня с ума. Мне вообще показалось, что в Москве каждый день проживается невероятно интенсивно – по крайней мере, таков мой опыт.

– Как вы узнали о женском такси?
– Прочел в немецкой газете. Я понял, что сильные женщины отвоевали себе место в мачистской среде, и мне было интересно, как они с этим справляются. Конечно, этот интерес не был случайным. Я родился в ГДР, успел даже стать пионером. Нас растили с убеждением, что русские – наши друзья. Отовсюду звучали разговоры о тесной связи между нашими странами. Потом случилось то, что случилось: Германия воссоединилась, Советский Союз распался. Я хотел узнать, что эти перемены принесли людям здесь, в России.

Показать изображение крупным планом

Закрыть

– Мои героини. Самостоятельные и независимые, оказавшиеся в очень непростом для жизни городе. Большинство из них по разным причинам лишились мужей. И каждое утро им нужно было вставать и зарабатывать деньги себе и детям. Потребовалось время, прежде чем они открыли мне свои сердца, но когда это случилось, на меня вылился целый поток эмоций.

– Потом вы снова приезжали…
– Да. В 2014 году я вернулся с этим фильмом в Москву. Гёте-Институт устроил в рамках фестиваля BLICK ретроспективу моих работ. В нее вошло и "Розовое такси". Меня поразило, что зал был битком. Люди очень живо реагировали на происходящее на экране.

– В России документальное кино стремительно набирает популярность. В кинотеатрах его по-прежнему мало, но зато появилось множество фестивалей. В Германии происходит что-то подобное?
– У нас этот бум случился гораздо раньше. А сейчас документальное кино испытывает трудности. Развитие цифровых технологий привело к увеличению количества фильмов. Их много, а кинотеатров мало. Документалистике все сложнее пробиться на большой экран. В Германии у многих зрителей документально кино плотно ассоциируется с телевидением, они даже иногда путают работу журналиста и режиссера. А ведь разница колоссальная. Кинематографисты гораздо дольше работают над темами, гораздо больше времени проводят со своими героями. В документальном кино, на мой взгляд, вообще больше правды, чем на современном телевидении. Мне бы хотелось, чтобы публика это осознавала.

– Многие документалисты со временем переключаются на игровые фильмы. Вы думали об этом?
– Нет. Наверное, я не настолько талантлив. (Смеется.)

– А какое это имеет отношение к таланту?
– В игровом кино режиссер работает с актерами, но они ему не помощники, они – чистые листы. Автору самому нужно развивать характеры, придумывать сюжетные линии. Я слишком ленив для этого. Обычно у меня появляется какая-то идея, потом я нахожу под эту идею персонажа, и мы вместе с ним развиваем историю. Мне всегда казалось, что от реального человека в кино можно получить гораздо больше. Он привносит на экран всего себя, всю свою жизнь и весь свой опыт.

– В 2014 году вы сделали большой телевизионный проект "Восточные немцы: 25 дорог в новую жизнь" (Die Ostdeutschen – 25 Wege in ein neues Leben). Неужели граница между "осси" и "весси" до сих пор не стерлась?
– Границы существуют в умах. Безусловно, молодое поколение ее уже не ощущает. Но для зрелых людей, особенно живущих в сельской местности, а не в больших городах, разница есть. Я хотел исследовать феномен открытости и закрытости. У меня в юности не было возможности путешествовать, но, как только рухнула Берлинская стена, меня тут же потянуло в другие страны. Интерес к обществу, в котором ты живешь, интерес к соседу, интерес к жизни границы разрушают. А закрытость их возводит, потому что закрытость порождает страх. Люди начинают бояться общественных перемен, бизнесменов, беженцев. К сожалению, сейчас я наблюдаю, как многие замыкаются в рамках своих небольших сообществ, ограждаются от остального мира, и в результате их сознание тоже становится ограниченным. Боюсь даже представить, что ждет нас в будущем.

– Как вы думаете, почему самые успешные и самые известные за пределами Германии игровые фильмы о ГДР – "Жизнь других", "Гуд бай, Ленин!" или "Барбара", например, – были сняты выходцами из ФРГ?
– Потому что есть вещи, которые требуют дистанции. У режиссеров, рожденных в Восточной Германии, она почти отсутствует. Любое высказывание на эту тему будет для них предельно личным и предельно болезненным. Должно пройти время, прежде чем ты соберешься с силами и сможешь рассказать историю о собственном прошлом. Иногда на это могут уйти десятилетия. Я сейчас говорю не только о кино. В литературе происходят те же процессы. Писатели часто обращаются к событиям своего детства или юности только много лет спустя. У кинематографистов, выросших на Западе, такой проблемы нет. А интерес есть. И их ничего не сдерживает. В одних случаях получается не очень правдиво. В других они оказываются поразительно близки к истине.

– А вы часто оглядываетесь назад?
– Мне кажется, мою жизнь определил не столько восточный опыт, сколько то, что случилось потом. Я был одним из последних солдат ГДР – в буквальном смысле. Я попал в армию незадолго до падения Берлинской стены. Демобилизовался весной 1989 года. Вскоре страна, которой я служил, перестала существовать. Как-то все это для меня совпало: конец юности, конец службы и конец ГДР. Не было времени думать о том, что было раньше. Я был занят тем, как найти себя в настоящем. Тем не менее, след моего прошлого четко прослеживается в каждом снятом мной фильме. Иногда явно, иногда – не очень. Но корнями мое кино точно уходит туда.

– Должен ли документалист испытывать симпатию к своему персонажу? Можно ли снять фильм о человеке, который режиссеру не нравится?
– Я спрашивал себя об этом много раз и пришел к выводу, что это невозможно. Документалист проводит со своими героями огромное количество времени. Так зачем тратить его на плохих людей? Это не значит, что в процессе работы не возникает негативных вибраций. Но это часть жизни, поэтому ты просто находишь способ включить их в общее повествование. А разве есть примеры документальных фильмов, снятых с откровенной неприязнью? (Пауза.) Да, они есть. Многие фильмы американского режиссера Майкла Мура построены по этому принципу.

– Я как раз собиралась привести его в пример. Главным героем картины "Фаренгейт 9/11" является Джордж Буш-младший, к которому автор не испытывает никаких теплых чувств.
– Значит, какой-то способ снять такое кино существует. Но это точно не мой путь.

– Приходилось ли вам оказываться в ситуации морального выбора? Когда нужно решить, снимать или не снимать?
– Да. В процессе съемок фильма "Женись на мне" (Heirate mich – Casate conmigo) я два с половиной года провел рядом с кубинской девушкой. Она переехала с острова Куба в Гамбург вместе с немецким бойфрендом. Их отношения не всегда складывались гладко. Разница менталитетов давала о себе знать. Несколько раз во время ссор они звонили мне, и я приезжал к ним вместе с камерой. Иногда все было настолько бурно, что я невольно спрашивал себя: а что же мне теперь делать? Попытаться как-то помочь этим людям или продолжать снимать? Я выбрал второе. The show must go on. Я, наверное, поступил бы по-другому, если бы речь шла о вопросе жизни и смерти. Но в данном случае камера служила посредником и адвокатом. Каждый из участников ссоры пытался донести до второго свою правду. Они знали, что мой объектив фиксирует этот процесс бесстрастно, и для них это было очень важно.

– Существует два противоречащих друг другу выражения: "все люди разные" и "все люди одинаковые". Вы снимали кино и в Германии, и в России, и в Китае, и в Буркина-Фасо. Какое из этих утверждений для вас является верным?
– Я бы сказал, что все люди одинаково разные. Между нашим рождением и нашей смертью происходит много универсальных вещей. Дружба, любовь, семья – эти понятия вы найдете во всех культурах. В моей фильмографии есть картина, которая называется "Товарищи по мечте" (Comrades in Dreams). Она состоит из четырех историй о людях, увлеченных кино. Две из них разыгрываются в США и Северной Корее. Я представлял эту ленту на американском фестивале "Сандэнс", и одна из моих героинь, родом из Вайоминга, приехала на премьеру. Она посмотрела фильм и была потрясена историей женщины из Северной Кореи, потому что, несмотря на огромное расстояние и разницу культур, они оказались невероятно близки друг другу. Обе независимые, обе заворожены кинематографом, обе владеют маленькими кинотеатрами. Это был волшебный момент, наглядно продемонстрировавший, что кино может разрушать границы, созданные политикой или религией. Мне кажется, в этом и состоит моя миссия.

Беседовала Ксения Реутова