Герд Людвиг (Gerd Ludwig) – лауреат множества фотопремий, постоянный автор журнала National Geographic, сооснователь фотоагентства Visum. Он родился в Германии и изучал фотографию в престижной "Фольквангшуле" под руководством Отто Штайнерта – одного из самых знаменитых немецких фотографов послевоенного периода. В середине 80-х Людвиг переехал в Америку. Он сотрудничал с журналами Geo, Spiegel, Stern, Time и Life. Его серии, посвященные Чернобыльской АЭС, городу Припяти и его окрестностям, а также местным жителям, пострадавшим от радиоактивного излучения, считаются важнейшей вехой в истории современной фотожурналистики. Корреспондент Germania-Online побеседовала с фотографом о его о работе в Чернобыле, профессиональных страхах и популярном сериале канала HBO.

– Я прочитала, что в свое время вы были единственным западным фотокорреспондентом, которого пустили в зону отчуждения…

– Не совсем так. Я был западным фотографом, которому глубже других удалось проникнуть внутрь разрушенного четвертого реактора. Вот это точное определение. Когда я в 1993 году впервые приехал в Чернобыль, меня туда, конечно, не пустили. Много лет спустя в Украине случилась "Оранжевая революция", и многое из того, что раньше было под запретом, стало возможным. Тут сработала и репутация National Geographic – я работал для них. В 2005 году я попал на место катастрофы с группой рабочих, у которых было задание сверлить дыры в цементе, чтобы стабилизировать крышу. Их смена длилась всего 15 минут в день. Находиться там дольше было слишком опасно.

– Сколько раз вы были в Чернобыле?

– Мне сложно назвать точную цифру. В то время существовало правило: в зоне можно было находиться только пять дней. Потом надо было выезжать на 24 часа. Когда я оставался там на шесть недель, у меня, получается, было шесть или семь въездов. Если же посчитать все вместе, то за прошедшие годы я провел в зоне около трех месяцев. Я приезжал в 1993 году, потом в 2005-м, 2010-м, 2011-м, 2013-м и 2014-м.

– Что заставляло вас возвращаться снова и снова?

– Я всегда был скептически настроен по отношению к ядерной энергетике. В молодости участвовал в антиядерных протестах, которые проходили в Германии. И когда я впервые оказался в Чернобыле, он стал подтверждением всех моих страхов. Хотя, знаете, это не то зрелище, которое моментально вас ошарашивает. Этот постапокалиптический мир накрывает тебя постепенно. В 1993 году я приехал с ассистентом, который также был моим переводчиком. Мы были в защитных костюмах, у нас с собой были дозиметры и счетчики Гейгера. И милиционеры, которые нас сопровождали, сказали: "Не надо все это носить. У наших людей всех этих вещей нет, вы их пугаете". А нам нужно было общаться с местными жителями, выстраивать с ними отношения. Так что иногда мы защиту снимали, а дозиметры и счетчики прятали под одеждой.Или, например, был такой случай. Сопровождающие сказали нам: "Вот сюда не ходите, тут опасно". Мы проверили со счетчиком, а он показывает совсем другое. И дело не в том, что нас пытались намеренно ввести в заблуждение. Просто у них были данные полугодовой давности. За это время ветер перенес зараженный песок – а песка там много – с одного участка на другой. Как видите, надежной информации было очень мало.

– Общались ли вы непосредственно с ликвидаторами? Я сейчас не короткие разговоры имею в виду, а длинные беседы.

– Конечно. Я не хотел быть человеком, у которого камера вместо головы. Я никогда не кидался сразу фотографировать своих героев. Я был рядом, разговаривал с ними, выслушивал их. И только потом начинал снимать. По-другому работать нельзя. Искренние, точные снимки получаются только тогда, когда ты сам делишься чем-то с людьми. Каждая серия фотографий – результат сотрудничества между фотографом и теми, кого он снимает.

– Как в документальном кино.

– Да, именно. На выставке есть одна очень запоминающаяся фотография. На больничной кровати сидят мужчина и мальчик. Этот человек из Беларуси, он участвовал в ликвидации последствий аварии, был членом бригады из 300 человек. Они работали посменно, жили в палатках. Изначально им говорили, что они едут в зону на полгода. После трех месяцев приехали врачи и взяли у них анализы крови. На следующий же день их отправили по домам. Без объяснений, без объявления результатов. Только потом он понял, насколько опасной была эта работа. Тогда с ним и его товарищами никто ничего не обсуждал. В тот момент, когда я его снимал, он перенес уже третью операцию из-за рака щитовидной железы. Он сказал мне, что пытался связаться с другими членами своей бригады. Выяснилось, что многих из них уже нет в живых.

– Спустя много лет после Чернобыля произошла авария на японской АЭС "Фукусима-1". Были ли вы там? Или, может, пытались туда попасть?

– У меня есть снимок, на котором изображен ликвидатор, сидящий у телевизора, где идут новости о "Фукусиме". Когда это случилось, я по иронии судьбы как раз находился в зоне. Там со мной было трудно связаться. На меня пытался выйти журнал Time, чтобы отправить меня в Японию. Им не удалось меня найти, но, знаете, я бы все равно не поехал. Не хочу быть охотником за ядерными катастрофами. Чернобыль дает вполне наглядное представление о том, как это может выглядеть в других местах. Хотя у "Фукусимы" есть важный аспект. Долгое время люди в западных медиа говорили, что Чернобыль – это результат советской халатности. Но авария в Японии показала, что ядерные инциденты возможны где угодно и когда угодно. От них не застрахованы даже сообщества с высочайшей дисциплиной и самоорганизацией.

– Как менялась зона за эти годы?

– В Припяти было множество пустых жилищ, школ, детских садов… Постепенно их начали опустошать сборщики утиля. Они забирали все, что можно было использовать. Весь металл, даже мелкие кусочки. На выставке есть фотография, на которой видны выкопанные из земли автомобили. Их специально разрушили бульдозерами и захоронили, чтобы их никто не использовал – они были заражены. Но люди выкопали их, взяли зараженные запчасти и, очевидно, распродали. Туристы тоже сильно меняют обстановку. Гиды, которые их водят, часто составляют из брошенных вещей натюрморты, которых не могло появиться в реальной жизни. С недавних пор началось обрушение зданий.

– А одержимость куклами – она откуда? Я заметила, что куклы – чуть ли не главные герои фотографий из зоны отчуждения.

– Это все туристы. То есть, конечно, куклы там были с самого начала, и местные дети действительно их бросали, когда уезжали. Но сложные и многозначительные композиции с ними составляют искусственно. Вы заметили, что рядом с куклами также размещают противогазы? А ведь это не специфика Чернобыля. Только жители постсоветского пространства знают, что противогазы были в каждом детском учреждении на случай ядерной войны. А на Западе об этом понятия не имеют и ассоциируют их только с местной катастрофой. Куклы – символ детской невинности. Противогаз – символ страха перед радиацией. Точно так же почти каждая книга в зоне открыта на странице с Марксом или Лениным. Буквально каждая! Даже если в целом она совсем о другом. Это тоже делают туристы.

– Значит, в целом вы оцениваете туризм в зоне отчуждения как негативное явление?

– Нет, у него есть разные стороны. Там много не праздных, серьезных туристов. Огромный интерес к Чернобылю существует у японцев: им хочется знать, что будет с "Фукусимой" и территориями вокруг нее лет через двадцать. Но встречаются и люди, которые относятся к трагедии и к самому месту без всякого уважения. В основном это молодежь. Они веселятся и пьют – там нельзя пить, но водку продают. В общем, это полноценная туристическая индустрия.

– Скажите, как вы преодолевали страх?

– Когда ты находишься в таком месте, о страхе думать нельзя. Нужно полностью сфокусироваться на том, что делаешь. Нельзя позволить страху разрушить момент. Я думаю о том, что мои снимки говорят от лица жертв, лишенных голоса. Люди, которых я фотографирую, знают, что это не изменит их жизни. Но они позволяют зафиксировать себя в моменты глубочайшей скорби и боли, чтобы мир их увидел. И чтобы в будущем такое не повторялось. Страх часто приходит уже потом, когда понимаешь, где ты был неосторожен. Во время одного из поздних визитов я попросил работавшую там даму проверить мое оборудование. Получив результаты, она изменилась в лице. Это все подлежало или чистке, или уничтожению. Но когда я был в Чернобыле в первый раз, я не проверял зараженность деталей камеры и трипода. Вот после такого начинаешь бояться.

– На ваш взгляд, должно ли человечество отказаться от ядерной энергетики?

– Мне кажется, Чернобыль наглядно показал, что не все, что технологически осуществимо, можно контролировать. Это символ человеческого высокомерия. А так все просто: без ядерной энергии нет ядерной бомбы, нет ядерных катастроф и нет ядерной войны. Я в этом плане горжусь правительством Германии, которое приняло решение о постепенном закрытии АЭС и о полном отказе от ядерной энергетики. Надеюсь, что назад они не сдадут.

– И напоследок поговорим о сериале HBO…

– Я ждал этого вопроса! (Смеется.)

– Не могу об этом не спросить. Вы видели сериал "Чернобыль"? Он вам понравился? Вас не звали в консультанты?

– Звали, но потом почему-то быстро пропали и больше не объявлялись. Но я точно знаю, что создатели сериала видели мои работы и мою книгу, которая называется так же, как выставка: "Длинная тень Чернобыля". Сам сериал мне очень понравился. Да, там есть некоторые выдуманные вещи, вставленные для драматического эффекта. Но в целом это довольно правдивое описание событий.

Знаете, в чем причина его популярности? В том, что раньше никто не пытался представить эту историю во всей полноте. Информация поступала дозировано, маленькими порциями. Что-то открылось в первые недели, что-то – только после распада Советского Союза. Для сравнения вспомните террористическую атаку 11 сентября 2001 года. Она произошла на глазах у всего мира, ее масштаб был очевиден с самого начала. А масштаб Чернобыля собирался по кусочкам. И авторы сериала все это суммировали. Тем же целям служат мои фотографии. Я годами освещаю последствия катастрофы. Вы попадаете на выставку и внезапно видите цельную картину. Это увлекает и одновременно шокирует. И я обязательно вернусь в зону. Моя работа там еще не окончена.

Беседовала Ксения Реутова

Выставка "Длинная тень Чернобыля" открыта в музейно-выставочном центре "Росфото" в Петербурге до 22 сентября